На берегах Байкала. Очерк

В. Н. Скалон

Мы заночевали под самым гребнем, где из-под уцелевшего снега весело журчал прозрачный ручеек. Вдоль него в эти августовские дни цвели фиалки и подснежники.

Наломали неподалеку посохшего кедрового стланика и с вечера славно грелись у яркого костра под защитой палатки-односторонки. Впрочем, было тепло, и мы не могли не заметить, что вчера далеко внизу, на берегу Байкала, было гораздо холоднее. Удивительно это было только для тех, кто впервые забрался в прибайкальское высокогорье; здесь так бывает обычно: водная масса Байкала — огромный конденсатор тепла, летом на его берегах прохладнее, а зимой теплее, чем в прилежащих районах.

Под утро свежесть горного ветерка выгнала меня из-под одеяла, когда заря только тронула небо на востоке. Я взобрался на вершину скалы. Солнце всходило отбрасывая длинные тени острых пиков Баргузинского хребта на запад, и там, далеко внизу, уже светилась серебряная гладь Байкала. Она казалась бесконечной, словно поднималась к горизонту, и только в бинокль были ясно видны контуры западного берега, склоны Байкальского хребта. Гранями горного хрусталя вспыхивали под лучами восходящего солнца большие снежники его вершин.

Вниз от нашего лагеря ущелье расширялось, давая место бледно-зеленым моховищам горной тундры, затем начинались перелески, а еще ниже уже облесенные склоны ниспадали в тем но-зеленое море тайги. Было тихо и ясно. По мере того как пригревало, от Байкала вверх бежали по падям легкие облачка тумана и пропадали. Не хотелось отрываться от этой захватывающей картины, но пора уже было поднимать заспавшуюся молодежь, завтракать и собираться в поход.

Хороши эти странствия по байкальским хребтам. Вот движемся не спеша по сухой, словно для прогулок устроенной тундре. Но это ненадолго. Бурливая речка, вдоль которой мы поднимаемся уже второй день, прерывается гремучим водопадом в несколько метров высотой. Его мы обходим, карабкаясь на уступы, и выходим на берег голубого озера. Его хрустальная вода так прозрачна, так заманчив отмытый песок берега, что очень хочется искупаться, хотя эта ванна более чем прохладна. Дальше, к истокам ручьев, впадающих в озеро, «дорога» портится. Перед нами «курумники» — каскад колоссальных камней, покрывающих основания склонов. И вот с камня на камень, где прыгая через расселины, где проскальзывая между глыбами, движемся дальше, время от времени присаживаясь для отдыха. Хочется поскорее добраться до «кара» — полукружья из отвесных скал, обступивших истоки речушки. Эти образования очень характерны для Баргузинского хребта, но всегда вызывают чувство удивленного восхищения величественной и мрачной красотой картины.

Чтобы не идти обратно знакомым путем, решаем преодолеть хребет и начинаем восхождение. Снизу кажется, что до пере вала рукой подать, но с каждым шагом начинаем убеждаться в своей ошибке. Склон словно растет по мере подъема. Встают незаметные снизу кручи, мелкие выступы превращаются в могучие скалы, однако главная беда не в этом. Выветрившаяся поверхность склона обманчива. То и дело встречаются шатающиеся камни, наступив на которые, нетрудно сорваться вниз. И еще легче пустить крупный камень по склону. Он полетит вниз огромными скачками, увлекая за собою целый град обломков. Горе тому, кто окажется на пути такого движения. Вспоминаю, от простого прикосновения заспешившего молодца и со свистом пролетел над головой карабкавшейся внизу девушки. Большая осторожность нужна при таких подъемах, двигаться необходимо цепочкой, соблюдая такой порядок, чтобы передние не карабкались над головою следующих позади.

Вид с перевала разочаровал нас. Большая часть горизонта была закрыта массивом хребта, который не был виден снизу. Но сознание того, что мы преодолели все трудности подъема, было все же приятным.

Новички стремились к «легкому» спуску, но их пыл приходилось сдерживать. В горах бывает так, что спуск не легче и даже опаснее подъема, и при излишней поспешности можно попасть в очень трудное положение, особенно если дело к вечеру.

Помню, как в давние годы в Саянах нам пришлось сползать в вечерней полутьме по незнакомому склону хребта. Ночь приближалась скорее, чем двигались мы, склоны становились все круче, где-то внизу слышался рев потока. Старший из нас, опытный горец, дал команду остановиться, так как в ущелье тьма сгустилась. Как ни мало приятной была перспектива лепиться всю ночь на покатой площадке, без капли воды, мы повиновались. А утром обнаружилось, что мы спали у верхней кромки каньона, над отвесными обрывами скал, подножье которых омывала бурная от дождей речушка. Даже на свету мы с немалым трудом благополучно добрались до воды.

А в этот раз, спускаясь по склону, пришлось более километра пробираться по россыпи. Если для камней курумника поступь человека значит не более, чем легкие прыжки бурундука, то каменный водопад россыпи принимает путников совсем иначе. Рыхло лежат наваленные природой камни, и очень осмотрительно надо ставить ногу или совершать прыжок, иначе свалившаяся глыба в один миг может оставить совсем без ноги…

Но вот и граница сплошного леса. Склоны теряют крутизну. Мы выходим на тес — отметки на деревьях, сделанные когда то охотниками вдоль их исконной тропинки и ускоряем шаги. Дело к вечеру. До озера далеко, и приходится присмагривать уютное местечко для ночлега.

Много недель и месяцев провел я на Байкале, на воде и берегах, в тайге и на хребтах. Случалось и пролетать над его просторами. И никогда не наскучивают его красоты, всегда что-нибудь новое удается открыть даже в хорошо знакомых ландшафтах. Впрочем, пассажиры рейсового самолета, режущего Байкал поперек в самой узкой части, часто бывают разочарованы. Где-то далеко-далеко внизу, между рваными клочками облаков, виднеется свинцовая полоса воды, Плотно зажатая мрачными хребтами. Правда, на юг и на север она уходит за горизонт, но как-то не остается впечатления, отвечающего тем сведениям, которыми запасся пассажир, прильнувший к окошечку самолета.

Зато памятны полеты над Байкалом в маленьком самолете, которые только и могут, мне кажется, дать ясное представление о величии этого, единственного в своем роде, явления при роды. Час за часом несется легкая машина над искрящимися льдами величайшего озера. Заснеженные гряды торосов сменяются голубыми, начисто выметенными пургой просторами ровных льдин, по которым змеятся черными нитями трещины да разбросаны круглые отдушины тюленей. По обеим сторонам, то ближе, то дальше, видны берега, подступившие к озеру крутыми уступами, а иногда обрывающиеся громадными отвесами скал. К северу, к югу, насколько хватает глаз — всё так же широкая лента озера. За горизонт уходят хребты. Они сменяют друг друга, громоздятся, переплетаются между собою и только кое-где дают место выравненным долинам рек. Какие острые гребни! Какие величественные пики и мрачные провалы ущелий!..

Еще интереснее летние полеты, когда суровость картины повсюду смягчена освобожденной ото льдов водой. Как грандиозна сине-зеленая поверхность Байкала! Резкие порывы ветра подбрасывают самолет. Он кренится, и перед вашими глазами то вдруг вырастают береговые скалы, то возникают седые гребешки волн. Временами они кажутся неприятно близкими. А как интересно следить за сменой бесчисленных водоемов, связанных с Байкалом! Серебряные ленты рек, ручек, ручьев, вливающихся в него со всех сторон, нескончаемо разнообразные по размеру и форме озерки и озера, разбросанные в тайге и в горах, как куски разбитого зеркала, — дети и внуки седого Бай кала.

А полюбуйтесь озером с высокого борта парохода! Такое плавание незабываемо. Более двух суток идет от южной до северной оконечности Байкала морской траулер. День и ночь движется судно. Однако как оно ни надежно, случаются такие непогоды, когда и ему приходится искать спасения в бухтах и подолгу отстаиваться на двойных якорях, выдерживая яростные атаки рассвирепевших волн. Тем, кто боится морской болезни, нельзя рекомендовать осенние поездки по Байкалу.

Прекрасен Байкал с парохода, однако для того, чтобы по настоящему почувствовать его особенности, надо браться за весла. Садитесь в ходкую байкальскую лодку и отправляйтесь на экскурсию в какой-либо из живописных уголков побережья, которых немало повсюду. Лодки устойчивы, высокобортны, и все же опытный байкалец внимательно смотрит на небо, прежде чем далеко отойти от берега.

Байкал шутить не любит. Грозны его внезапные шквалы. Но как прекрасно озеро в тихую погоду! Бледно-синее небо отражается в неподвижной или чуть колеблющейся воде. Яркие, нежгучие лучи солнца на десятки метров пронизывают ее на диво прозрачную толщу. Кажется, рукой подать, можно взять со дна камень там, где до него не дотянешься цветные скалы, темная зелень тайги, острые, украшенные снежниками пики на горизонте багром. Разноцветные скалы, тёмная зелень тайги, острые, украшенные снежниками пики на горизонте — все это создает картину, привлекательность и своеобразие которой трудно передать словами.

Байкал! Недаром его исстари звали морем русские люди. Славным морен он и остался в песнях сибиряков. Даже на карте он делится на «Большое» и «Малое» моря, а в просторечье слово «озеро» не звучит на его берегах: «Он ушел в море», «Ветер с моря», «Сети ноне поставили мористее», «Лонись таких торосьев на море не было!»

Байкальцы по праву обижаются, когда им говорят, что они живут на озере. Еще бы! Площадь Азовского моря — 37,6 тысячи квадратных километров, Аральского — 66,5, а Байкала — 31,5. Ненамного меньше. Зато по глубине они не могут равняться с Байкалом. Его поверхность лежит на 454 м выше уровня океана, а дно — на 1287 метров ниже этого уровня! Вот что такое Байкал!

Много у нас больших и красивых озер. Прекрасны лесистые островки Ладоги. Оригинален вид зажатого высокими скалами Телецкого озера. Прославлена прелесть Севана. Но Байкал ни с чем не сравним. Не случайно родилось поверье, будто тот, кто умоется байкальской водой, навсегда останется на его берегах. В самом деле, сколько среди жителей байкальских прибрежий чужаков, забравшихся сюда случайно и оставшихся здесь навсегда, плененных чудесами суровой, но бесконечно прекрасной природы.

Байкал своеобразен во всех отношениях. Прозрачность его воды равна океанской, а по чистоте она приближается к дистиллированной. Байкал — пресное озеро, на тысячи километров удаленное от морей, а в нем живут настоящие морские животные: особый вид тюленя — байкальская нерпа, а главное, целые заросли своеобразных губок — похожих на растения животных, которые нигде более в пресных водах не встречаются. Кстати, эти замечательные особенности не ускользнули от зорких глаз русских землепроходцев, впервые вступивших на берега Байкала в первой половине XVII века. Им, знакомым с животным миром Ледовитого океана, эти наблюдения позволили высказать гипотезу о родстве Байкала с морем: «А есть ли то море или пролива морская-неведомо, a зверь в нем морской — нерпа>. И ведь до самого последнего времени дер жалось среди ученых убеждение о морских связях фауны Бай кала.

Более 70% животных, обитающих в Байкале, — эндемики, то есть свойственны только этому озеру. Такого своеобразия не достигает ни один пресный водоем земного шара. Это — peзультат древнейшего возникновения озера и его замкнутого развития в течение миллионов лет.

Необычайного разнообразия достигают черви-планарии. Они представлены немногими видами во всех пресных водоемах. В Байкале этих видов до 80. Рачки-бокоплавы, гаммарусы, известные рыбакам под названием «бормаши», представляют целый мир. Их в Байкале более 300 видов. Однако широким кругам населения более известны байкальские рыбы. Гастрономы всей страны наслышаны о вкусовых качествах омуля и осетра. Очень хороши хариусы и огромные таймени, которые Бай летом живут во впадающих в Байкал реках и речках. Однако ученых гораздо больше интересуют как раз несъедобные байкальские рыбки. Их два эндемичных семейства — бычки и голомянки. По этому признаку — эндемизму таких больших систематических подразделений — зоогеографы выделяют Байкал в особую «подобласть». Причудливые бычки чрезвычайно разнообразны в Байкале и попадаются всюду. Более скрытную жизнь ведут голомянки — обитательницы вечно темных глубин озера.

Бездонная глубь океана имеет свою особенную фауну, которую в наше время так успешно исследуют советские ученые. Пресные водоемы слишком мелки, чтобы образовать особливую глубинную фауну, и в этом смысле опять-таки исключением является Байкал. В нем, в тех слоях воды, куда не достигает ни один луч солнца, возникли и развились голомянки. Это прозрачные, большеротые хищные рыбки. Они живородящи. Их нежное тело почти лишено костей. На поверхности они появляются редко, но иногда по причинам, которые еще не ясны, их массами выбрасырают на берег волны озера, и здесь они становятся доступными людям. И — странное явление — эти рыбки так жирны, что, полежав на солнце, буквально тают, почти не оставляя следов.

Таковы воды Байкала. Не менее замечательны и его берега. Байкал лежит в поясе постоянного вулканизма. Землетрясения для него обычны, и некоторые бывают разрушительными. Зимой в 1861 г. несколько севернее устья Селенги участок степи площадью около 18 500 гектаров пастбищ и пашен скрылся под водой, увлекая людские поселения, запасы сена, стада скота и табуны лошадей. Так образовался залив с мрачным названием Провал. И многие данные говорят в пользу утверждения, что кажущиеся незыблемыми берега озера в действительности очень подвижны и за «очень короткий» — измеряемый тысячелетиями — срок постепенно меняет свой уровень.

Ученые утверждают, что единственный исток Байкала — красавица Ангара, совсем еще юная река, образовавшаяся едва ли не на глазах людей. Ее долина — результат опускания участка берега, а раньше воды озера прорывались на север, в бассейн Лены, и об этом их выходе напоминает ряд озер, населенный характерными для Байкала беспозвоночными животными. Оттуда, с Лены, попали в Байкал и омуль, и нерпа, проникшие некогда из пределов своих исконных обитаний — Ледовитого океана.

О вулканической природе Байкала напоминают многочисленные горячие источники с температурой до 70 градусов по Цельсию. Широко известен своими источниками самый старый из сибирских курортов — Горячинск, основанный в 1751 году. Его воды излечивают ревматизм и многие другие болезни. Однако большинство источников Прибайкалья не используется и даже не изучено.

Удивительные картины можно наблюдать у этих источников зимой. Столбы пара клубятся над ними и оседают вокруг густым, блестящим инеем. Снежные сугробы подступают вплотную к воде, а у самого берега зеленеет травка.

У горячих источников особые формы животных и растений. На Большой речке на северо-восточном побережье найдены, например, особый вид папоротника, который был известен в Европе и на Дальнем Востоке, уж — узорчатый полоз, который обитает гораздо южнее, стрекоза, которая встречается только в Китае и на юге Европы. Считается, что здесь природа устроила своеобразные «парники». Вечно подогреваемые под земным теплом участки сохранили условия давнего прошлого, конца третичного периода, когда климат Прибайкалья был совсем иным и вместо хвойной тайги росли по берегам озера широколиственные липы, буки и клены… Замечателен и исток Ангары. Воды Байкала, сами по себе холодные, хранят благодаря своей огромной массе большие за пасы тепла. От этого так поздно становится Байкал, а глубинные воды, сохраняющие положительную температуру, постепенно поднимаются к истоку, согревая его поверхность. И вот в самые лютые морозы на целые 30 км от истока не замерзает эта необычная река, да и дальше стает она не как другие реки — не путем поверхностного замерзания, за счёт так называемого «донного льда», образующегося на дне реки.

В истоке Ангары зимуют теплолюбивые водоплавающие птицы — это единственное в своем роде явление в суровом при байкальском климате. Тысячные стаи гоголей, чернети, кроха лей не испытывают недостатка в пище. В истоке Ангары кишат всю зиму ракообразные, черви, рыбки-подкаменщики, и птицам есть где нагуливать тот жир, которым они буквально облиты всю зиму. Но было совершенно непонятно, где проводят утки те морозные ночи, когда над озером веет леденящий хиус и никакая, кажется, шуба не спасает того, кто оказывается на его пути. Рассказывали, что водоплавающие улетают ночевать на горячие ключи, что они, подобно тетеревам, зарываются в сугробы снега. Ясно было одно — на истоке остается на ночь не много крохалей, а вся масса утиных с наступлением сумерек поднимается на крыло и куда-то скрывается. Только в 1955 году стало известно, как происходят эти таинственные ночевки. Оказалось, что утки ночуют среди торосов, прямо на льду, усаживаясь друг около друга и скрываясь от леденящего ветра за выступами льдов. Крайне трудно себе представить, каким образом не отмораживают эти птицы свои голые лапки и клюв, но факт остается фактом и может быть отнесен к одной из замечательных особенностей Байкала. Зимующие на Байкале утки, очевидно, представляют собою особую породу, издавна приспособившуюся к такой необычайной жизни.

Скоро Ангарская ГЭС поднимет воду в Ангаре, исчезнет незамерзающее пространство выше плотины и будет сохраняться только ниже ее. Для зимующих уток будет одно спасенье — держатся полыньи против города, и делом чести иркутян будет обеспечить им полную безопасность существования.

Хороша растительность берегов Байкала. Кое-где это степи — так, например, большая часть острова Ольхон остепнена. Здесь встречаются почти те же травы, что и в далекой Монголии, и здесь опять-таки исключение: ольхонские степи — это реликт, то есть остаток сухолюбивой растительности, некогда покрывавшей большую часть Приангарья, в частности верховья Лены, где степи и смыкались с Ольхоном. Со временем тайга перекрыла эти степи; сохранились они лишь на южном Ольхоне и здесь издавна служили для выпаса баранов, мясо которых «ольхонская баранина» отличается превосходными качествами. Интересно и то, что клочки этой «монгольской степи» заброшены и дальше к северу. Их можно найти не только по южным склонам хребтов Верхней Ангары, но и в Бодайбинском районе. Но степи на Байкале — исключение. В основном высокоствольная тайга подходит вплотную к воде, так что над самым заплеском волн высятся мощные лиственницы и кедры.

Хорошо в этой зеленой чаще! Сумрачные глухие кедровники сменяются светлыми душистыми сосняками. Местами вдоль речек, а то и по самому берегу озера лежат лиственничники с нежно-зеленой хвоей. А вдоль журчащих ручьев и мелких речушек протянулись сырые ельники и пихтовники. От самых берегов озера начинают встречаться полукусты-полудеревья кедрового стланика. Этот обитатель высокогорья только здесь спускается так низко. Его родина гребни хребтов Восточной Сибири.

Что это за удивительное растение! От общего корня расходятся розеткой в стороны необыкновенно гибкие стволы. Их можно согнуть до земли, что и делают зимой снежные заносы, но они тотчас выпрямляются, как только слабеет гнет. Хвоя стланика длинная, мягкая, очень душистая. А осенью на ветках, на уровне роста человека, висят во множестве миниатюрные шишечки с мелкими, но очень сладкими орешками — излюбленным лакомством пернатых и четвероногих таежников, от крошечных поползней, синиц и полевок до соболя и особенно медведя. Именно здесь нагуливает нужный ему на зиму запас жира косолапый хозяин тайги. Постепенно вверх по склонам заросли стланика сгущаются и местами образуют непроходимые чащи, попав в которые, так трудно бывает вы браться. И вот в этих-то чащобах встречаются аккуратные по рожки, проложенные не кем иным, как медведями, искони путешествующими сюда «на уборку» орехового урожая.

И еще одна замечательная особенность есть у кедрового стланика. Когда заросли его покрываются снегом, внизу над землей остаются большие пустоты, целые лабиринты, в которых средней величины зверь находит себе многочисленные убежища. Идти по верху стланика на лыжах только трудно, не но иногда и невозможно. И вот тут-то, в заснеженных зарослях и сохранился знаменитый своей красотою и ценностью баргузинский соболь. Как ни дороги были его шкурки, как ни стремились добыть их во что бы то ни стало удалые охотники, даже для них непосильной была погоня за юрким хищником в этих местах.

А сколько ягод в Прибайкальской тайге! Сплошные заросли голубики; вдоль ручек чащи крупной душистой смородины, богатые черничники, которые достигают необычайной пышности в горах, уже выше границы леса. Осенью поспевает масса брусники. Грибов здесь обычно мало, однако случаются и урожайные годы. Для тех, кто боится мошки, здешняя тайга привлекательна тем, что в ней сравнительно мало несносного сибирского «гнуса».

Прибайкальская тайга богата зверем и особенно знаменита баргузинским соболем, одним из лучших по качеству шкурки. Сейчас соболь стал обычным, даже многочисленным зверем. Но это достижение лишь последних десятилетий. Перед революцией он был почти совершенно истреблен и сохранился главным образом в пределах заповедника, первого в России; созданного трудами передовых русских ученых в Баргузинском хребте. Богаты запасы кормов этого Почти всеядного хищника. Прекрасны убежища, огромны возможности расселения. При надлежащем ведении дела Прибайкалье может стать крупнейшим источником запасов соболя. Но избыток со боля не приносит пользы. Когда этих хищников много, у них между собой начинается борьба за пищу, соболи принимаются усиленно преследовать белку, уничтожают рябчика. В общем, поголовье соболей нуждается в присмотре и постоянном отлове излишних особей.

Немало в здешних горах и копытных. Широко распространен лось, в южной половине Прибайкалья встречается изюбрь, повсюду обычна кабарга, а в горных тундрах нередки стада северных оленей.

Высокогорье северной половины озера дает приют своеобразному грызуну — камчатскому тарбагану. Это восточно-сибирский вид сурка, приспособившийся к особенно суровым условиям альпийской зоны.

В долинах крупнейших из байкальских притоков: Селенги, Баргузина, Верхней Ангары, которые разработали довольно широкие долины, — привольно размножилась ондатра. Этот замечательный американский грызун, впервые завезенный в нашу страну в 1927 году и попавший на берега Байкала только в 1932 году, прочно вошел в местный животный мир. Более того, освоив водные угодья, ондатра наряду с белкой заняла главное место среди пушных зверей Прибайкалья. Ондатра, по при роде своей полевка, склонна к массовым размножениям, после которых наступают резкие сокращения ее численности, так как уничтожаются корма, наступают заболевания. Поэтому больше любого другого вида ондатра нуждается в присмотре и внимании человека. Необходимо постоянно отлавливать избыток этого зверька, следя за тем, чтобы сохранялось маточное поголовье, и тогда ондатра станет неиссякаемым источником пушнины.

Много в Прибайкалье птиц, охотничьих и певчих, много разного зверя, но ни об одном из них столько не медведе говорят, как о косолапом хозяине тайги. И медведей здесь действительно много. От самого уровня вод озера вплоть до высочайших пиков постоянно случается видеть следы лап и свидетельства разных проказ «босого старика». Вдоль воды он бродит, отыскивая трупы нерп, а чаще с более мирной целью) — собирая насекомых, до которых он большой охотник. Тайгу он исхаживает в расчете поживиться свежинкой, от мышонка и бурундука до лосенка или тарбагана, которого он усердно выкапывает из нор, ворочая огромные камни. Но более всего отъедается он на ягодах и кедровых орехах, которые поедает в великом множестве.

Много растительных и животных богатств таит в себе тайга. Однако не всегда и не везде умеем мы пользоваться ими как следует, не бережем их, расходуем как попало.

Наш отряд, пробираясь тропою в поисках места для ночлега, наткнулся на несколько мощных кедроз, пожелтевшая хвоя которых и еще свежие пни говорили о том, что деревья срублены прошлой осенью. «Кто это сделал, зачем?» — спрашивали молодые горожане. А мне было ясно, что мы наткнулись на случай ненаказанного преступления. Нарушая закон, хищники пустили в ход топоры, чтобы добыть себе полмешка шишек. Рубят еще кое-где таким образом эти замечательные, ценнейшие деревья, а нарушителей закона преследуют слабо.

Впрочем, такие случаи — исключение. Но вовсе не исключение тот факт, что местами на Байкале организованно вырубают кедровые леса без каких бы то ни было оснований. Каждый школьник села Выдрино знает, что в окрестностях, которые уже на несколько километров вырублены, валят массами кедры для приготовления бочечной клепки. Больно смотреть, как валятся под топорами тридцатиметровые красавцы-великаны, осыпая землю обломками своих хрупких веток шишками. И берут из его ствола 1-3 полутораметровые чурки, и незрелыми оставляя все прочее на месте…

Лес — великое наше богатство. Лес — самое дорогое и в природе Прибайкалья. Год от году все больше сплавляется по водам озера огромных плотов-сигар, развивается лесное дело. Но вырубки надо вести продуманно, необходимо учитывать водоохранное значение леса и строго следить за соблюдением всех существующих правил. Каждое бревно — реальная ценность. А вот по берегам Байкала теперь чуть не на каждом шагу можно встретить валяющиеся бревна. Это большой ущерб, живой упрек лесозаготовителям, небрежно выполняющим свои обязанности.

Но самая большая беда, грозящая лесу, — это пожары.

Когда, переночевав у костра, мы собрались утром в поход, дежурный старательно, как ему казалось, залил костер парой котелков воды. Однако я задержал молодежь. Раскопав посохом подернутые паром угли, я показал им, что в глубине под золой тлеет чуть заметным живым огоньком глубоко засевший старый корень. Мы разрыли почву кругом, добрались до песка и, успокоенные, тронулись своей дорогой.

Скажут — мелочь, придирка… Нет, никто из разжигающих костер в лесу не имеет никакого права покинуть кострище, не убедившись окончательно и бесповоротно в том, что малейшая искра в нем действительно погасла. Величайший друг человека — огонь — очень легко становится в ряды грозных врагов, если дать ему волю. Сколько до сих пор полыхает пожаров в сибирской тайге каждое лето, и среди них едва ли есть и единицы, зажженные рукою злоумышленника. Нет, это все следы небрежности, бездумья, легкомыслия: плохо затушенная папироса, выстрел с самодельным пыжом, а главное все-таки-забытые или кое-как затушенные костры.

Долго и потихоньку тлеет корешок; быть может, он так и загаснет. Но нет, дунул свежий предутренний ветерок, сорвал легкое покрывало золы. Упала на огонек кучка сухих листьев, и вот уже мигнул чуть видный язычок пламени, вот он лизнул лежащую около ветку, вот резво побежал по засохшей траве, а там уже занялась куча лесного хлама. Хорошо, если мало сухостоя и нет большого ветра. Тогда огонь пойдет низом, не спеша пожирая все, что ему пригодно, оставляя дымящиеся сухие пни. Но подхватит его порыв ветра, займется высокая сушина — и вот уже перекинулось пламя на кроны деревьев, и с гулом и ревом двинулась по ветру страшная, всепожирающая стена верхового пожара.

Забота об охране природы должна быть неразрывно связана с использованием ее богатств. Небрежность, бесхозяйственность здесь недопустимы. Но мы до сих пор как-то удивительно равнодушны ко всем проявлениям расточительности в отношении запасов растительных и животных ценностей.

Велик Байкал, и кажутся совершенно неисчерпаемыми стада населяющих его омулей. И вот всё сильнее и сильнее развёртывается добыча, применяется высокая техника, механизируются процессы лова и обработки рыбы, и перед напором передовой техники становится бессильной высокая производительность животного. Запасы омуля под угрозой, и только созданием целой сети рыборазводных заводов сможем мы предотвратить их катастрофическое оскудение.

Есть в Байкале и нерпа, ее в нем не менее чем 18-20 тысяч особей. Однако старожилы с тревогой говорят о том, что одно за другим пустеют исконные лежбища этого зверя и участок за участком байкальских просторов перестают ими посещаться. А мы все еще не наладили охрану этого замечательного байкальского обитателя.

В прошлом году, едучи на пароходе, я увидел, что группа юношей-туристов, стоявших на борту, весело палила из малокалиберных винтовок в мелькавших вдалеке нерп. Вероятность попадания была ничтожна, но маленькая пулька летит далеко и случайно может убить ценного зверя. А ведь из этих винтовок стреляют нерп повсюду на Байкале, не думая о том, что четыре из пяти стреляных зверей уходят умирать без пользы для охотника…

Кстати, как это ни странно, но наши туристы отправляются в свои походы вооруженные ружьями, а больше мелкокалиберными винтовками. В летнее время всякая охота запрещена во обще. Обороняться ни от кого в нашей тайге не приходится, и вот вместо полезного знакомства с природой, вместо заслуженного отдыха и расширения краеведческого кругозора про исходит шествие браконьеров, которые, не жалея захваченных патронов, посылают во все стороны смертоносные кусочки свинца, истребляя полезнейших птиц, случайно встреченных белок, а то и прицеливаясь в повстречавшегося невзначай лося.

Туризм — прекрасное дело, и к нему надо относиться серьезно он не может быть источником нарушения законов об охране природы.

Хороши, привольны берега Байкала, но слишком еще пустынны. Редкими точками вкраплены B байкальский ландшафт поселения человека, жалкими клочками кажутся освоенные им участки на фоне безграничного простора горной тайги. На поверхности озера только изредка дымят пароходы, проходят катера и даже простые лодки. Пустуют чудесные уголки, где могли бы стоять санатории. Малы отдельные поселки, хотя повсюду можно было бы развернуть те или иные производства. Охотничье хозяйство, рыбный промысел, лесное дело, добыча полезных ископаемых — всё это ждет возможностей своего дальнейшего развития.

Остались вопросы? Свяжитесь с нами

Заполните все обязательные поля!
Нажимая “Отправить” Вы соглашаетесь с Политикой обработки персональных данных